excitement over the discovery of an

excitement over the discovery of an eel net slung between the stilts,
and another, he could see through the glass front door, was shooting
up the ladder, no doubt leaping with its boots on to the quilted bed.

The woman moved inside and began unpacking baskets of food,
picking cups up from the dresser, using one finger to test if they were

clean. Above him on the terrace the younger woman appeared, the
baby pressed against one shoulder, stopping as her eyes stretched
out to sea.

‘No,’ he wanted to call up to her. ‘This is my house.’ It WAS his
house. He hadn’t known it until then. ‘Elsa,’ he called, desperate,
forgetting that she had gone. ‘Elsa!’ and it was only then he saw
the faces of the visitors, peering at him, concerned.

That night he lay awake in the quiet of his room and thought of
Kaethe. Not the dying Kaethe, he tried not to think of her, but the
sister she had been to himflthrough all the years before. Fierce and
haughty, clever, strong, saving him, making a home for him, writing
to him weekly when he was interned. But hard as he tried to hold
her she began to wither in his arms. Shrunken, yellow, wincing
from her own thin smell, it had taken her eleven months to die.
Her face‘became a silver mesh of lines, her hair was coarse, her

wrist a knot of bone. Once Max caught her, staring at herself in
an oval mirror she then hid quickly in her sheet, and he knew
that, just like him, she was thinking of their mother, following
her last days in a dormitory at Buchenwald, feverish and stinking,
with no one to nurse or hold her, no one who even cared to know
her name.

‘We should not have allowed it,’ Kaethe wept to him. ‘Eating,
and laughing, forgetting for whole minutes at a time.’ She’d
stretched her hand out and clutched his arm With force. ‘Don’t
believe that. Promise me you won’t?’

Max switched on the light. There was a mirror hanging on the
wall and he looked into it. N 0, he did not have his father’s face. His
father was darker, broader, more handsome than his son, although
they shared the same unruly eyebrows, the same brown eyes and pale skin. And of course his father’s shoes, stacked up with solid
strips of leather, had given him an awkward height.

Jos Meyer wore these shoes, provided by the govemment, a new
pair each year, whether he needed a new pair or not. For injuries
sustained at the battle of Laos. One pair ofshoes, black, size 42.]05 Meyer,
war veteran, decorated for bravery, baptized into the Christian
faith. At first there had been preferential treatment for heroes of
the war. jos was allowed to continue his practice as a lawyer when
so many others had their licences revoked, and the Meyers lived

‚оп at Heiderose undisturbed. ‘Why emigrate?’ They had discussed
it. ‘When our life here is not so very bad. То leave with nothing,

with no promise of work. With no prospects . . .’ They’d looked at
Max, already twenty-fOur, and he knew that they were wondering
how he’d manage, their invalid of a son. Kaethe had moved to
England, had a flat in London, shared with a young woman,
Gertrude Jilks, a nurse, and she wrote regularly, telling them about
her teaching and her passion for her work.

And then one night Jos disappeared. He was working late in
Hamburg, had promised tol'be home early_the next day, but when
Max’s mother called him to say goodnight there was no reply. She
called again at midnight, at three in the morning, at dawn, and then
her cousin Marie telephoned to say that her own husband, who
worked for the bank, had been taken away.

What can we do? Is there nothing we can do?’

His mother despaired. Other wives and relatives rang to report
the arrest of their own men, and after each call she became more
frantic, running over and over the arguments they had made for
staying, cursing the trick played on them, making their lives just
bearable enough so they would not leave. That night, all over
Hamburg, Jewish shops were smashed and looted, synagogues
were burned, and no one knew when those arrested would be
seen again.

But on the evening of the second day Jos reappeared. ‘It’s all

right.~’ He .was labouring slightly on the ridges of his shoes, his face

Results (Russian) 1:

волнение за открытие угря чистой перекинул между ходули,и еще, он мог видеть через стекло входной двери, была стрельбавверх по лестнице, несомненно прыгали с его сапогами на стеганая кровать.Женщина переехала внутрь и начал распаковку корзины продовольствия,собирание чашки вверх от комода, используя один палец, чтобы проверить, если они былиОчистите. Над ним на террасе, появилась молодая женщинаребенок прижимается на одно плечо, останавливаясь, как ее глаза растягиваетсяна море.«Нет», он хотел позвонить ей. «Это – мой дом». Это был егодом. Он не знал до этого. «Эльза», он назвал, отчаянные,забывая, что она уехала. «Эльза!» и это было только тогда он увиделлица посетителей, вглядываясь в него, заинтересованных.В ту ночь он лежал просыпаются в тиши своей комнаты и мыслиKaethe. Не умирающий Kaethe, он старался не думать о ней, носестра, она была himflthrough все годы до. Ожесточенные ивысокомерный, умный, сильный, сохранение его, делая дом для него, написаниеему раз в неделю, когда он был интернирован. Но сложно, как он пытался провестиее она начала увядать в его руках. Усохшие, желтый, морщась отот ее собственных тонкий запах он принял ее одиннадцать месяцев умереть.Ее face'became Серебряная сетка линий, ее волосы были грубые, ееузел кости запястья. Однажды Макс поймал ее, глядя на себя вовальное зеркало она затем спрятал быстро в ее лист, и он зналчто, как и он, она думала о своей матери, послесвои последние дни в общежитии в Бухенвальде, лихорадочные и вонючий,не одной медсестре или держать ее никто, кто даже заботился знатьее имя.«Мы должны не позволили его,» Kaethe плакал ему. ' Еды,и, смеясь, забыв на целых минут за один раз.» Она будетпротянул руку и схватил его руку с силой. ' Несчитаем, что. Обещай мне, вы не будете?»Макс включается свет. Там было зеркало висит настена и он посмотрел на него. N 0, он не имел лицо своего отца. Егоотец был темнее, более широкой, более красивый, чем его сын, хотяОни разделили же непослушные брови, же карие глаза и бледная кожа. И конечно же обувь его отца, складываются с твердымполоски кожи, дал ему неловко высоту.Йос Мейер носил эти ботинки, представленной govemment, новыйпара каждый год, ли он новую пару или нет. Для травмыустойчивым в битве Лаоса. Одна пара обуви, черный, размер 42.] 05 Мейер,Ветеран войны, оформленный за храбрость, крещен в христианскойВера. Сначала был преференциального режима для героеввойна. Йос было разрешено продолжать свою практику как юрист прии многие другие были отозваны лицензии, и жил Мейерс' Оп на Хейдероус спокойно. «Почему эмигрировать?» Они обсудилион. «Когда наша жизнь здесь не так уж очень плохо. То оставить ни с чем,с работы не обещание. С каких-либо перспектив...» Они пялились наМакс, уже двадцать четыре и он знал, что они интереснокак он будет управлять, их недействительными сына. Kaethe переехали вАнглия, имела квартиру в Лондоне, совместно с молодой женщиной,Гертруда Jilks, медсестра и она написала регулярно, сообщая им оее учение, ее страсть к своей работе.А затем одну ночь Йос исчезли. Он работал поздноГамбург, обещал tol'be дома early_the следующий день, но когдаМать Макса, называли его сказать спокойной ночи не было никакого ответа. Онавызывается снова в полночь, в три часа утра, на рассвете и затемее двоюродный брат Мари позвонил сказать, что ее собственный муж, которыйработал в банке, увезли.Что мы можем сделать? Есть ничего мы можем сделать?»Его мать отчаялся. Другие жены и родственники позвонили к докладуарест своих мужчин и после каждого вызова, она стала болеебезумный, работает над и над аргументы, которые они сделали дляОстановившись, проклиная хитрость играл на них, делая их жизнь простодостаточно сносной так они не оставит. В ту ночь, все болееГамбург, еврейские магазины были разбиты и разграблены, синагогибыли сожжены, и никто не знал, когда арестованных будетувидеть снова.Но на вечер второго дня появился Йос. «Это всеправо. ~'.was он слегка качка на грядах его ботинки, его лицо

Results (Russian) 2:

Волнение на открытие угорь сети, перекинутой между сваях,
и другой, он мог видеть сквозь стекло передней двери, снимал
вверх по лестнице, несомненно, прыгая с его сапог на стеганые постели. женщина переехала внутри и начал распаковывать корзины с провизией, сбор чашки вверх от комода, используя один палец, чтобы проверить, если они были чистыми. Над ним на террасе появился младший женщина, ребенок прижимается плечо, останавливая ее глаза растягивается в море. "Нет", он хотел, чтобы вызвать к ней. 'Это мой дом.' Это был его дом. Он никогда не знал его до сих пор. "Эльза", называется он, в отчаянии, забывая, что она ушла. "Эльза! и это было только тогда он увидел лица посетителей, вглядываясь в него, обеспокоен. В ту ночь он не спал в тиши своей комнаты и мысли Кете. Не умирает Кете, он старался не думать о ней, но сестра она была в himflthrough все годы до этого. Ожесточенные и надменный, умный, сильный, спасти его, делая дом для него, писать ему еженедельно, когда он был интернирован. Но трудно, как он пытался провести ее, она стала чахнуть в его руках. Усохшие, желтый, морщась от собственной тонкой запах, он принял ее одиннадцать месяцев, чтобы умереть. Ее face'became серебряную сетку линий, волосы грубые, ее запястья узел кости. После того, как Макс поймал ее, глядя на себя в зеркало овальной она затем быстро спрятал в своем листе, и он знал, что так же, как и он, она думала о своей матери, после ее последние дни в общежитии в Бухенвальде, лихорадочные и вонючая, ни с кем не медсестра или провести ее, не тот, кто даже заботился, чтобы узнать ее имя. "Мы не должны позволили ему," Кете плакал с ним. "Есть, и смеяться, забыв весь минут за один раз. Она протянула руку и схватила его за руку с силой. "Не верю в это. Обещай мне, что ты не хочешь? " Макс включил свет. Был зеркало висит на стене, и он посмотрел в него. N 0, у него не было лицо отца. Его отец был темнее, шире, красивее, чем его сыном, хотя они разделяют одни и те же непокорные брови, те же карие глаза и бледная кожа. И, конечно, обувь своего отца, сложены с твердыми полосками кожи, дал ему неловко высоту. Йос Мейер носил эти ботинки, предусмотренных govemment, новый пары каждый год, нужна ли ему новую пару или нет. При травмах , понесенные в битве Лаоса. Одна пара ofshoes, черные, размер 42.] 05 Meyer, ветеран войны, украшенные для храбрости, крещенных в христианской вере. Сначала был преференциальный режим для героев войны. Jos было разрешено продолжить свою практику в качестве адвоката, когда столь многие другие были отозваны лицензии, и Майерс жил , оп в Heiderose спокойно. "Почему эмигрировать? Они обсудили его. "Когда наша жизнь здесь не так плохо. То оставить ни с чем, без каких-либо обещания работы. С каких-либо перспектив. , . Они смотрели на Макса, уже двадцать четыре года, и он знал, что им было интересно, как он управлять, их недействительными сына. Кете переехал в Англию, были квартиры в Лондоне, поделился с молодой женщиной, Гертруда Jilks, медсестра, и она регулярно пишет, рассказывая им о своем учении и ее страсть к своей работе. А потом однажды ночью Йос исчез. Он работал в конце Гамбург, обещал tol'be домой early_the следующий день, но когда мать Макса позвала его спокойной ночи не было никакого ответа. Она снова позвонил в полночь, в три утра, на рассвете, а затем ее двоюродный брат Мари позвонила, чтобы сказать, что ее собственный муж, который работал в банке, забрали. Что мы можем сделать? Есть ничего мы можем сделать? " Отчаявшись Его мать. Другие жены и родственники позвонили, чтобы сообщить об аресте своих мужчин, и после каждого вызова она стала более безумный, работает снова и снова аргументов они сделали для пребывания, проклиная хитрость играет на них, делая их жизнь просто достаточно терпимо, чтобы они не оставит. Той ночью, во всем Гамбурге, еврейские магазины были разбиты и разграблены, синагоги были сожжены, и никто не знал, когда арестованных будет видел. Но вечером второго дня Йос появился. "Это все верно. ~ Он .was немного трудясь на хребтах своих ботинок, его лицо

Results (Russian) 3:

Волнение по поводу обнаружения новогоднее меню net вбрасывается между сваях,
и другой, он не может видеть сквозь стекло передней двери, стрелял
вверх по лестнице, без сомнения прыгай с его ботинки на стеганая кровать.ветровому женщина перемещается внутри и начал распаковка корзины продовольствия,
подборочные аппараты чашки с парикмахерская, используя один палец для проверки, если они были

чистые.Выше его на террасе молодые женщины, в
baby нажат против одного плеча, остановка, ее глаз натянутой
в море.ветровому "Нет," - сказал он хотелось бы ее. "Это мой дом.' он
дом. Он не известен он до этого. 'Элса," - сказал он называется, отчаянным,
забывая, что она уехала. 'Элса!' и только в этом случае он не видит
привалочные поверхности на посетителей, пиринг в него и заинтересованными сторонами.ветровому этой ночью он лежит пробуждение в тихом его комнате и подумал о
Kaethe. Не умирают от Kaethe, он старался не думать о ее, но
сестра она была на himflthrough всех лет до этого. Жестокие и
смиренна, умных, сильных, сохранение его, дома для него, письменной форме
ему за неделю когда он был интернирован. Но в то время, когда он пытался провести
ее она начал чахнуть в его оружия. Усохшие, желтый, молокосос
От ее собственной тонкий запах, он принял ее одиннадцать месяцев, чтобы умереть.
лицом'стал серебряным сетка линии, ее волосы, грубый, ее

запястья узел кости. После того как Макс попал ее тут себя в
овал зеркало заднего вида она затем HID быстро в ее лист, и он знал
, что, как ему, она имеет в виду их мать, после
свои последние дни в общежитие в Бухенвальде, лихорадочные и запахом,
Никто не медсестра или удерживать ее, никто из тех, кто даже уход знать
ее имя.ветровому 'мы не позволили ей,' Kaethe зарыдал. "Пить,
и смеются, забывая о минут.' Она'D
растянуть ее руку и выжата его рычаг с помощью силы. 'Не так
считаем, что. Promise me вы делаете ? 'ветровому макс. после включения света. Имеется зеркало висит на
стену, и он с интересом ожидает.N 0, он не имеет своего отца. Его
отец был темнее, более широкого, более красивым чем его сына, хотя
они разделяют те же недисциплинированных бровями, то же карие глаза и бледной кожей. И, конечно же его отца обувь, совмещенная с твердых
полоски кожи, он взглянул высоты.ветровому Жос Мейер были одеты эти туфли, govemment, новый
пары каждый год,Будет ли он нуждается в новой пары или нет. За повреждения
устойчивый в битве Лаос. Одна пара ofshoes, черного цвета, размер 42. ]05 Мейер,
войны ветеран, оформлены на мужество, крещены в Христианско-
веру. Сначала было преференциального режима для героев
войны. Джос было разрешено продолжать его деятельность в качестве адвоката, когда
что, как и многие другие, их лицензии аннулированы, и Мейерс живут прошлом месяце'спасательных шлюпках на Heiderose нетронутыми. 'Почему эмигрировать?' они обсудили
. 'Когда наша жизнь здесь не так уж плохо. казенником позволяет производить ее замену отпуска с ничто,ветровому без перспективы работы. С не имеет перспективы. . .' Они бы с интересом ожидает на
Макс, уже двадцать четыре, и он знал, что они задаются вопросом
как он бы управлять, их неверный сына. Kaethe переехали в
Англии, плоские в Лондоне, совместно с молодой женщине,
Гертруды Jilks, медсестра, и написала она регулярно, предупреждая их о
ее преподавания и ее страсти к ее работе.ветровому и затем одну ночь Жос исчезли. Он в конце
Гамбург, обещал актуальное изображение'быть дома early_the следующий день, но когда
Макс матери призвали к его забросили дела нет ответа. Она
вновь в полночь, по три в первой половине дня, на рассвете, а затем
Ее двоюродный брат Мари позвонил сказать, что ее собственный муж, который
работал на берегу, были.ветровому что мы можем сделать? Существует ли мы ничего не можем сделать? 'ветровому его мать отчаялась. Другие жены и родственники звонили в докладе
ареста их собственных мужчин, и после каждого вызова она стала более
Frantic, работает и аргументов, которые они сделали для
проживания, то обидел trick играли на них,Что делает их жизнь только
развязывания войны, с тем чтобы они не оставлять. Ночью, все более
Гамбург, еврейских магазинов были разбиты и разграблены, синагоги
были сожжены, и никто не знает когда арестованных будут
видели.ветровому но вечером во второй день Жосе появились. "Это все

. ~' он .пытался немного на хребты его обувь, его лицо