My dear son, it is six o'clock in t

My dear son, it is six o'clock in the morning on the island of Hong Kong. You are asleep cradled in my left arm and I am learning the art of one-handed typing. Your mother, more tired yet more happy than I've ever known her, is sound asleep in the room next door and there is a soft quiet in our apartment.

Since you've arrived, days have melted into night and back again and we are learning a new grammar, a long sentence whose punctuation marks are feeding and winding and nappy changing and these occasional moments of quiet.

When you're older we'll tell you that you were born in Britain's last Asian colony in the lunar year of the pig and that when we brought you home, the staff of our apartment block gathered to wish you well. "It's a boy, so lucky, so lucky. We Chinese love boys," they told us. One man said you were the first baby to be born in the block in the year of the pig. This, he told us, was good Feng Shui, in other words a positive sign for the building and everyone who lived there.

Naturally your mother and I were only too happy to believe that. We had wanted you and waited for you, imagined you and dreamed about you and now that you are here no dream can do justice to you. Outside the window, below us on the harbour, the ferries are ploughing back and forth to Kowloon. Millions are already up and moving about and the sun is slanting through the tower blocks and out on to the flat silver waters of the South China Sea. I can see the trail of a jet over Lamma Island and, somewhere out there, the last stars flickering towards the other side of the world.

We have called you Daniel Patrick but I've been told by my Chinese friends that you should have a Chinese name as well and this glorious dawn sky makes me think we'll call you Son of the Eastern Star. So that later, when you and I are far from Asia, perhaps standing on a beach some evening, I can point at the sky and tell you of the Orient and the times and the people we knew there in the last years of the twentieth century.

Your coming has turned me upside down and inside out. So much that seemed essential to me has, in the past few days, taken on a different colour. Like many foreign correspondents I know, I have lived a life that, on occasion, has veered close to the edge: war zones, natural disasters, darkness in all its shapes and forms.

In a world of insecurity and ambition and ego, it's easy to be drawn in, to take chances with our lives, to believe that what we do and what people say about us is reason enough to gamble with death. Now, looking at your sleeping face, inches away from me, listening to your occasional sigh and gurgle, I wonder how I could have ever thought glory and prizes and praise were sweeter than life.

And it's also true that I am pained, perhaps haunted is a better word, by the memory, suddenly so vivid now, of each suffering child I have come across on my journeys. To tell you the truth, it's nearly too much to bear at this moment to even think of children being hurt and abused and killed. And yet, looking at you, the images come flooding back. Ten-year-old Andi Mikail dying from napalm burns on a hillside in Eritrea, how his voice cried out, growing ever more faint when the wind blew dust on to his wounds. The two brothers, Domingo and Juste, in Menongue, southern Angola. Juste, two years old and blind, dying from malnutrition, being carried on seven-year-old Domingo's back. And Domingo's words to me, "He was nice before, but now he has the hunger."

Last October, in Afghanistan, when you were growing inside your mother, I met Sharja, aged twelve. Motherless, fatherless, guiding me through the grey ruins of her home, everything was gone, she told me. And I knew that, for all her tender years, she had learned more about loss than I would likely understand in a lifetime.

There is one last memory, of Rwanda, and the churchyard of the parish of Nyarubuye where, in a ransacked classroom, I found a mother and her three young children huddled together where they'd been beaten to death. The children had died holding on to their mother, that instinct we all learn from birth and in one way or another cling to until we die.

Daniel, these memories explain some of the fierce protectiveness I feel for you, the tenderness and the occasional moments of blind terror when I imagine anything happening to you. But there is something more, a story from long ago that I will tell you face to face, father and son, when you are older. It's a very personal story but it's part of the picture. It has to do with the long lines of blood and family, about our lives and how we can get lost in them and, if we're lucky, find our way out again into the sunlight.

It begins thirty-five years ago in a big city on a January morning with snow on the ground and a woman walking to the hospital to have her first baby. She is in her early twenties and the city is still strange to her, bigger and noisier than the easy streets and gentle hills of her dista

Results (Russian) 1:

Сын мой дорогой, это шесть часов утра на острове Hong Kong. Вы спите, колыбелью в моей левой руке, и я учусь искусство Одноручные ввода. Ваша мать, более устали еще более счастливым, чем я когда-либо знал её, звук спать в комнате по соседству и есть мягкий тихий в нашей квартире.Поскольку вы прибыли, дни растворился в ночь и снова и мы изучаем новую грамматику, длинного предложения которых знаки пунктуации кормления и намотки и подгузников изменения и эти случайные моменты тишины.Когда ты старше мы расскажем вам, что вы родились в последний азиатских колонии Британии в лунный год свиньи и что когда мы принесли вам домой, сотрудники нашего жилого дома собрались, чтобы пожелать вам хорошо. «Это мальчик, так повезло, повезло. Мы китайский люблю мальчиков», они сказали нам. Один человек сказал, что вы были первый ребенок родился в блоке в год свиньи. Это, он сказал нам, был хороший фэн-шуй, иными словами положительный знак для здания и все, кто жил там.Естественно, ваша мать и я были только слишком счастливы полагать, что. Мы хотели вам и ждали Вас, представить вам и мечтал о вас и теперь, когда вы уже здесь не мечта может сделать правосудие для вас. За пределами окна, ниже нас в гавани паромы вспашки взад и вперед в Коулун. Миллионы уже вверх и двигались и солнце косой через Башня блоков и на квартиру серебро воды Южно-Китайского моря. Я могу увидеть след струи на остров Lamma и где-то там, последний звезд мерцает на другой стороне мира.Мы позвонили вам Daniel Patrick, но я сказал моих китайских друзей, что вы должны иметь китайское имя также и этот славный Рассвет небо заставляет меня думать, что мы будем называть вас сын Восточной звезды. Так что позже, когда вы и я далеко от Азии, возможно, стоя на пляже некоторые вечером, я могу указать на небо и рассказать вам о Востока и времена и люди мы знали, что в последние годы двадцатого столетия.Ваши ближайшие превратил меня вниз и поперек. Так много, что казалось важным для меня, в последние несколько дней, сделана на другой цвет. Как много иностранных корреспондентов, я знаю, я прожил жизнь, что, по случаю, повернули близко к краю: военных зон, стихийные бедствия, тьмы во всех его формах и проявлениях.В мире, амбиции и нестабильности и эго это легко быть выписанным в, чтобы рисковать с нашей жизни, чтобы верить, что то, что мы делаем и что о нас говорят люди является достаточной причиной для того, чтобы играть с смертью. Теперь глядя на лице спальные, дюймах от меня, слушая ваш случайный вздох и булькать, удивляюсь, как я мог когда-либо думал, что славу и призы и похвалы были слаще, чем жизнь.И это также верно, что я больно, возможно привидениями лучшего слова, память, вдруг так живо, каждого страдания ребенка, которые я встречал на моих поездок. Чтобы рассказать вам правду, это почти слишком много, чтобы нести на данный момент даже думать больно и насилию и убитых детей. И тем не менее, глядя на вас, образы приходят наводнения обратно. 10 летнего Анди Микаил умирает от напалма ожоги на склоне холма в Эритрее, как его голос крикнул вне, растет все более слабый, когда ветер дул пыли на его раны. Два брата, Доминго и Juste, в Менонге, Южной части Анголы. Juste, двух лет и слепой, умирают от недоедания, осуществляется на 7 год старое Доминго обратно. И Доминго слова мне, «он был приятно раньше, но теперь он имеет голода.»В октябре прошлого года в Афганистане, когда вы росли внутри ваша мать, я встретил Шарджи, возрасте двенадцати. Без матерей, отцов, направляя меня через серый развалинах своего дома, все было ушла, она сказала мне. И я знал, что, для всех ее нежная лет, она узнала больше о потере чем я бы скорее всего понимают в жизни.Существует один последний памяти, Руанды, и погост приход Ньярубуйе, где, в классе, разграбили, я обнаружил, мать и трое ее детей молодых huddled вместе где они были избиты до смерти. Дети умерли, держась за их матери, что инстинкт мы все узнать от рождения и в одну сторону или другую цепляться, до тех пор, пока мы умираем.Daniel, эти воспоминания объяснить некоторые из ожесточенных замкнутости, которую я чувствую вас, нежность и случайные моменты слепые террора, когда я себе все, что происходит с вами. Но есть нечто большее, история давно, что я скажу вам лицом к лицу, отец и сын, когда вы старше. Это очень личная история, но это часть общей картины. Это имеет общего с долгого линии крови и семьи, о нашей жизни и как мы можем получить потерял в них и, если нам повезет, узнать наш путь снова на Солнечный свет.Он начинает тридцать пять лет назад в большом городе на января утром с снег на земле и ходить в больницу женщина иметь ее первый ребенок. Она находится в ее начале двадцатых годов и город до сих пор странно ей больше и шумнее чем easy улиц и пологие холмы ее пред

Results (Russian) 2:

Мой дорогой сын, это шесть часов утра на острове Гонконг. Вы спали в колыбели левой руке, и я учусь искусству одной рукой печатать. Ваша мать, более уставшим еще более счастливым, чем я когда-либо знал ее, крепко спит в соседней комнате, и есть мягкий тихий в нашей квартире. Так как вы пришли, дни слились ночь и обратно, и мы изучаете новую грамматику, длинное предложение которого знаки препинания кормления и намотки и ворсистый изменение и эти случайные моменты тихо. Когда ты старше мы расскажем вам, что вы родились в прошлом азиатского колонии Великобритании в лунном году свинья и что, когда мы принесли тебя домой, сотрудники нашей многоквартирном доме собрались пожелать вам хорошо. "Это мальчик, так повезло, так повезло. Мы китайские любовные мальчиков", они сказали нам. Один человек сказал, что ты первый ребенок родиться в блоке в год свиньи. Это, он сказал нам, было хорошо феншуй, другими словами положительный знак для строительства и всех, кто там жил. Естественно вашу мать и я были только рад этому верить. Мы хотели вас и ждали вас, представлял вас и мечтал о вас и теперь, когда вы здесь не сон не может отдать вам. За окном, под нами на гавани, паромы пашут и обратно на Коулун. Миллионы уже созданы и двигались, и солнце косыми через многоэтажек и вышел на плоских серебряных водах Южно-Китайского моря. Я вижу след струи над Ламма и, где-то там, последние звезды, мерцающие к другой стороне мира. Мы назвали вас Дэниел Патрик но я сказал своим китайским друзьям, что вы должны иметь китайское название, а также и эта славная заря небо заставляет меня думать, мы вам позвоним Сын Восточной Звезды. Так что позже, когда вы и я далеки от Азии, возможно, стоя на пляже некоторое вечер, я могу указать на небо и сказать вам Востока и времен и народов мы знали, что в последние годы двадцатого века . Ваш приход превратился меня с ног на голову и наизнанку. Так сильно, что казалось важным мне, в последние несколько дней, снятых другой цвет. Как и многие иностранные корреспонденты, которых я знаю, я прожил жизнь, которая, по случаю, уже свернул близко к краю:. Зоны военных действий, стихийных бедствий, темноту во всех его формах и проявлениях В мире неуверенности и амбиций и эго, это легко чтобы быть втянута в рисковать своей жизнью, чтобы верить, что мы делаем, и то, что люди говорят о нас достаточно оснований играть со смертью. Теперь, глядя на ваш спящее лицо, в нескольких дюймах от меня, слушая вашу случайного вздохом и бульканьем, я удивляюсь, как я мог бы когда-нибудь думали слава и призы и похвалы были слаще жизни. И это также верно, что я скорблю, возможно преследовали лучшее слово, по памяти, вдруг таким ярким сейчас, каждого страдающего ребенка я сталкивался на моих поездках. Чтобы рассказать вам правду, это почти слишком много, чтобы нести в этот момент даже думать о детях, боль и злоупотребляли и убили. И все же, глядя на вас, образы приходят наводнения назад. Десять-летний Энди Микаил умирают от напалма сжигает на склоне холма в Эритрее, как его голос возопил, становится все более слабым, когда ветер дул пыль на его раны. Два брата, Доминго и Жюст, в Менонге, южная Ангола. Жюст, от двух лет и слепые, умирают от недоедания, проводится на спину семь-летнего Доминго. И слова Доминго мне: "Он был хорош, но теперь у него есть голода». В октябре прошлого года в Афганистане, когда вы росли внутри своей матери, я встретил Шарджа, в возрасте двенадцати. Сиротский, сирота, ведя меня через серых руинах своего дома, все пропало, она сказала мне. И я знал, что, несмотря на все ее нежные годы, она узнала больше о потере, чем я, скорее всего, понимают в жизни. Существует одна последняя память, Руанды, и погост прихода Ньярубуе где в разграбленной классе, Я нашел мать и трое ее малолетних детей ютились где они были избиты до смерти. Дети умерли, держась за их матери, что инстинкт Все мы учимся от рождения и в той или иной мере цепляться, пока мы не умереть. Даниил, эти воспоминания объяснить некоторые из жесткой защищенности я чувствую к тебе, нежности и случайных моментов слепой террор, когда я себе что-либо происходит с вами. Но есть нечто большее, история из давно, что я скажу вам лицом к лицу, отец и сын, когда вы старше. Это очень личная история, но это часть общей картины. Это имеет отношение к длинных очередях крови и семьи, о нашей жизни и как мы можем заблудиться в них и, если повезет, найти выход снова на солнечный свет. Она начинается тридцать пять лет назад в большой город на январским утром со снегом на земле и женщину ходить в больницу, чтобы иметь своего первого ребенка. Она находится в ее начале двадцатых, и город до сих пор странно к ней, большие и шумные, чем простых улицах и пологие холмы ее Количес